Автор: Светлана Рюмина
Редактор: Кристина Колесова

Ужасающая история внезапно раскрылась передо мной в доме умершего святого на интервью с его внучкой. Не могу не признаться, что от некоторых рассказов я забывала как дышать, а от других наворачивались слёзы на глазах.

Иногда кажется, что святые – это люди из прошлого; они недосягаемые и живут только на страницах исторических книг. Что, если это далеко не так, и жизнь святого можно изучить из его личных писем и из уст его внучки, которая рассказывает о нём со слов своей матери - дочери святого. Какими же воспоминаниями из детства могла поделиться дочь, чьи иконы отца находятся в Русской православной церкви?

Я непричастна к этой истории, которая пойдет ниже, она не моя, она принадлежит семье Парусников, у одного члена семьи я взяла интервью. Речь пойдет не о вере, как таковой, но скорее о проявлении сильных качеств. От лица внучки священномученика Александра Парусникова, который был расстрелян за веру в 1937 году, пойдет повествование о поразительных рассказов из его жизни, о силе духа, о аресте и о его последнем письме, которое было отправлено жене из тюрьмы перед расстрелом.

Александра Викторовна Фомичева вежливо пригласила меня к ним в дом, где раньше жил Александр Парусников. Комната в которой мы находились, была очень солнечной, с большими окнами и белыми обоями, на которых красовался рисунок с лиловыми цветами. На тумбочке, находившейся слева от пианино, стояли белые ромашки в вазе. Пока я осматривалась по сторонам, Александра Викторовна раскрыла передо мной папку с его письмами, которые уже успели пожелтеть от старости, и принялась их читать вслух. Письма казались его личным дневником, эхом голоса, который остался с нами сквозь многие года, его телефонным звонком в наш современный мир. Мы начнём с истории, которая больше всех меня удивила. Она началась ещё до ареста священника.

Рассказ из жизни до ареста

А дальше со слов внучки:

«У матушки и Отца Александра было 10 человек детей. Жили очень трудно. После революции, когда начались гонения, конечно же, семью притесняли. Детям не давали учиться, отсаживали в школе, когда всех кормили (как и сейчас школьные завтраки есть, тогда были тоже). Их всегда отодвигали, не давали им учиться. И практически никто из них, уже потом не смог получить высшее образование… Все вот эти бытовые тяготы жизни не смогли сломить дух священника, не смогли его уклонить от веры, и он не отказался ни от своего священнического служения, ни от Бога. И вот эта вот твёрдая вера, она наверное самое удивительное, что может быть в наших дедах, в наших предках».

Далее Александра Викторовна поделилась своими размышлениями насчет того, смогла ли бы она вести себя так, как вел он. Она говорит о нём с глубочайшим уважением и не перестает удивляться его словам и поступкам.

«Остались три записки последние, которые обращены к жене, к старшему сыну и к младшим детям. Вот в них вот эта твёрдая вера, крепкая и понимание, что с тобой происходит; ну, наверное, она просто пронизывает все эти записки. Я не знаю сможем ли мы в такие вот испытания, которые посылает нам Господь сказать: «Обо мне не плачьте, это воля Божия». Это достаточно глубокая, твердая вера и желание пройти этот путь до конца. Ну и естественно «претерпевший до конца тот да и спасен будет...».

Сам рассказ, который ей рассказала ее мама - дочь святого:

«Вот это мама рассказывала такой самый трогательный, наверное, эпизод. Конечно, отбирали часть дома. Ну тогда это было принято, считали, что священство слишком шикует. Отобрали пол дома и стали подселять, но не просто людей, а с определенным умыслом. Поселили сначала начальника милиции, то есть ты всегда был под присмотром; потом тоже сотрудника НКВД, но самое печальное, что у него была открытая форма туберкулеза и естественно возможность заразиться была очень большая. Ну кроме того он делал это намеренно, он ходил плевал везде, и сколько матушка не просила его не делать это, ответ был один: "поповской сволочь должна сдохнуть". Ну и собственно говоря это непременно и случилось, и первого своего сына (это еще было до ареста отца Александра) отец хранил. Трое сыновей погибло от туберкулеза, но это уже было во время войны, и это уже матушка хранила детей. Ну вот самое интересное - продолжение этой истории. Конечно, тогда отца Александра уже не было, и матушка уже была старая. В момент, когда она была в больнице, рядом с ней на соседней кровати оказалась женщина, которая была или лжесвидетельницей (на отца Александра) или женою вот этого подселенца с туберкулезом. И матушка Александра, по-христиански простив всё, ухаживала за ней до её последних дней. В больнице она ей помогала, кормила. Но вот это, наверное, тоже одна из черт таких истинного христианского отношения: "Любите врагов своих, благословляйте ненавидящих вас", это тоже вот для меня такой высокий духовный пример, что, наверное, вот это всегда нужно держать у себя в душе».

Второй рассказ

«Кроме подселение, кроме того, что ограничивали жизненное пространство семьи, не давали и карточек продуктовых, то есть семья жила впроголодь. Собирали ягоды в лесу с детьми вместе, семья то большая была, но ягод детям почти не доставалось, только то, что они смогли в лесу поесть; это всё продавалось, чтобы купить хотя бы хлеба. И была корова, которая выручала, но это тоже было недолго. В какой-то момент отец Александр пришёл из храма, матушка вся в слезах: "корову увели, единственную кормилицу". И отец собрал всю семью, и как Иов многострадальный, благодарственный молебен святителю Николаю. Господь не оставил семью и долгое время появлялись на крыльце молоко и хлеб. И никто не знал кто это приносил, это действительно такое вот чудо, но многие очень жалели семью, знали, что семья большая, что матушке тяжело, помогали кто чем. Ну в основном конечно это делалось так не явно, потому что время было тяжелое, все боялись. Когда отца Александра арестовали, то матушке пришлось очень тяжело».

Казалось бы - это трагедия, увели последнюю корову, но отец Александр знал и верил, что всё делается по воле Божией. И как выяснилось, если бы корову не увели, то у них не было бы дополнительного хлеба.


Рассказ после ареста отца Александра.
Последняя встреча

«Милиция была недалеко от нас, и иногда водил его полицейский в баню, баня тоже у нас тут не так далеко. Жалел матушку, он всегда предупреждал, что сейчас он поведет отца в баню: «соберите что-нибудь и сможете поговорить». По дороге из милиции в баню они встречались, матушка его подкармливала чем могла. Она говорила, что у отца выбиты зубы, поэтому она ему старалась что-то мягенькое принести поесть; давала ему чистое белье, они разговаривали, и его вели дальше. Вот это были единственные встречи, которые в это время по добросердию милиционера случались. В конце мая его перевели уже в Москву. Раньше не было никаких транспортов, всё это делалось пешком, и на электричках возили заключенных; его вели по нашей улице, и мама рассказывала, что она его увидела, когда он такой был худой, она прям бросилась к нему и побежала, сказала маме, что отца ведут и матушка догнала их уже на станции, и они сели в поезд. Милиционер разрешил им сесть рядом, и вот это был последний их разговор.

К сожалению, содержание их последнего разговора не матушка, не мама моя не могли вспомнить. Она никогда не рассказывала, это была последняя их встреча, собственно говоря, второго числа тройка вынесла постановление о расстреле, и 27 июня это было приведено в исполнение на бутовском полигоне».


Бутовский полигон

«Мы узнали о том, что Отец Александр расстрелян на бутовском полигоне не так и давно; в восемьдесят девятом году начался восстанавливаться храм, и вот с этого момента уже были открыты архивы, и по инициативе нашего священника приходского мама послала запрос с сестрами о судьбе отца Александра. Оттуда нам пришёл ответ, что он расстрелян, необоснованно обвинялся по 58 статье и расстрелян на бутовском полигоне; и тогда, когда первый раз туда приехали, там были одни большевики, дальше пройти было абсолютно нельзя, и вот мы всё-таки туда пробрались, и мы увидели сад, который был посажен как-то непонятно, какие-то холмы, впадины, рвы заросшие травой; нашли кучу пустых коробок из-под автоматных дисков и недалеко дерево, судя по нему дуб, но он мертвый, и на уровне головы, он расстрелян в щепки. У нас есть фотография этого дуба, и мама оторвала щепку, как бы на память. Мы каждый год бываем на бутовском полигоне, и в день естественно, ну теперь уже не в самый день, а ближе к дню расстрела отца Александра, этот день для нашей семьи очень памятный».


Что думает о поступках лжесвидетелей его внучка:

«Есть письмо, написанное на папиросной бумаги, когда он матушке с удивлением говорит, что приходили свидетели, которых он видел, первый раз, естественно, говорили то, чего не было, и он прекрасно понимал, он знал, что будет дальше, и в каждой записки, он прощался, благословлял всех. Он всё это прекрасно понимал то, что говорилось на прощание: «Обо мне не плачь, это воля Божия», понятно, что человек знал на что он шёл, но он не признал себя виновным ни в чём, никого не назвал, ну кроме двух священников, которые уже были к тому моменту расстреляны; он тоже понимал прекрасно, что их уже нет в живых.

Отец Александр будучи священником, будучи служителем Божием, который сам нёс это своей пастве, он понимал, что кровь мученическая – это семя христианства, и что всё это как бы попускается действительно для нашего спасения; знак равенства можно поставить между событиями евангельской историей и событиями XX века. Они конечно масштабные, это просто даже представить себе трудно, но суть их одна и та же, и способы даже те же самые: те же самые лжесвидетели; те же самые воины, которые издеваются; всё тоже самое, человечество не меняется в грехе своем вот никак».

Письма

«Если хотите, я вам почитаю. Это вот, когда отца Александра арестовали, матушка пишет одному из старших сыновей: «Дорогой, Серёжа, прости голубчик пожалуйста, что до сих пор я не сумела тебе написать, но неожиданно налетел шквал и перевернул нашу семью вверх дном. Он даже нигде не упоминает ни слова про арест, ничего, но все понимает, что такое происходит. Но ты наверное уже знаешь, а если не получил, то могу тебе сообщить, что ты теперь остался единственный опорой всей нашей семьи. Папа еще в Раменском, но он уже не работник, да и не знаю останется ли он тут. Серёжа, тяжело писать на эту тему, давай лучше поговорим о твоих делах, самочувствие наше тебе я думаю не чуждо, распространяться не приходится.

Целуем тебя все, пиши о себе,
твоя скорбящая мама».


А это уже вот отвечает сын: «Здравствуй, мама милая. Сегодня получил от Санька письмо, в котором он сообщил о постигшем нас несчастье. Мама я знаю, что это очень тяжело, но ты пожалуйста не очень расстраивайся, ведь возможно, что всё обойдется по-хорошему. Ведь ты сама знаешь, что за папой ничего нет кроме его религиозных убеждений так, что он не какой-нибудь преступник, всё и обойдётся. В отношении меня ты можешь быть уверенной, я никогда вас не брошу, а наоборот постараюсь сделать всё, что смогу, чтобы ты и все мои братья и сёстры были довольны.

Целую всех,
Сергей».


А это вот последняя записочка: «Моя дорогая, ненаглядная Сашенька, – это Отец Александр пишет из тюрьмы, – нас привезли заканчивать наше дело, до сих пор я совершенно не знал, за что я арестован и в чём меня обвиняют; теперь выяснилось, что обвиняют на основании свидетельских показаний. Некая П., которую я впервые увидел здесь говорит, что она в 37 году была у нас уполномоченная горсовета, приносила подписку на заем, и я ей говорил, что всё равно скоро будет война, всем большевикам свернут голову, а во время выборов агитировал и говорил, что это всё пустое. Но мне помнится, что на заём подписывалась ты в моё отсутствие, а во время выборов был кто-то знакомый. Ещё свидетель, которого я тоже не знаю, утверждает, что я проповедовал вечером около церкви народу 28 февраля, что скоро мы будем бить большевиков, резать, душить и вешать. Третий говорит, что почти ежедневно ходил на фабрику в гости и говорил тоже. Ты видишь всё явная ложь, и её им пришлось искать почти два месяца. Теперь меня будут судить в Москве, когда ещё не знаю. Милая, заключение я переношу легко, но смертельно тоскую о вас, особенно о тебе. Я чувствую, что без тебя я долго не проживу, а мне грозит в лагерь на 5-10 лет; после суда можно просить свидание.

Прошу вас всех, любите друг друга,
а Божие моё благословения всегда с вами».

И последнее вот письмо, это, когда пришло уже известие; ноябрь 46 года:
«Дорогая мама, – это старший сын пишет, – вчера получил твое письмо с извещением о смерти дорогого, горячо любимого папки. Несмотря на то, что все мы предполагали о том, что его уже давно нет в живых, всё же это известие поразило и горечью отозвалось в сердце, а на глаза вызвало слезы горести, утраты дорогого человека; это печальное известие буквально поразило все иные чувства и способности; не клеилась работа, и все мысли сосредоточились только на этом, даже отвечать на твое письмо я был не в состоянии. Сегодня утром достал его карточку и долго любовался его дорогими и близкими сердцу родными чертами. Ты напрасно в письме напоминаешь мне о его любви ко мне, конечно, до тех пор, когда я получил способности какого-нибудь мышления, мне знать интересно и нужно, но с тех пор как я стал соображать, я прекрасно всё помню. Даже такие подробности далекого детства вызывает воспоминания о нём, что сам удивляешься как они могли так запечатлеться в памяти. И вообще в жизни лично мне часто приходилось, да и не раз, наверное, придется его вспомнить, он для меня был идеальным человеком не только отцом, но и учителем, а иногда и старшим товарищем; если вспоминаешь наши совместные прогулки и походы в лес и прочее, и в трудные минуты жизни очень часто, когда положение казалось безнадежным, возникала мысль, а как бы поступил отец или его выражение: «А Бог то придавал надежды и сам старался быть спокойнее и увереннее», и ты вполне права говоря кому как не мне может быть среди других сестер и братьев скорбеть о его может быть безвременной кончине, по-моему не только мы родные, но и всякий кто знал его перекрестится и скажет: «упокой Боже с праведными душу его». Да, он достоин этого так как нет человека, которого он бы не утешил, не поддержал душевно, а может быть и физически; а тем более трудно найти такого, которому он пожелал бы зла. Я лично никогда не слыхал от него такого в отношении кого-либо. В первый же свободный день схожу в церковь и отстаю за него панихиду. Дорогой, наш милый папка, ты принял венец мученический за всех нас, теперь тебе покой вечный уготован. Поплакал немножко и над этим письмом.

Крепко любящий тебя,
Александр.
Целую тебя и всех сестренок».