Автор: Кристина Павлова
Редактор: Верченко Лариса

Когда мне было 5 лет, мы с родителями поехали в парк аттракционов. Я катался на детских машинках. После очередного виража мы врезались в забор и я очень сильно ударился головой. Позже появились синяки.

Сначала никакого эффекта от удара не было. Потом в глазах начали появляться точки. Из-за этого мне было трудно фокусировать взгляд. Я пожаловался родителям, что ничего не вижу. Мы поехали в областную больницу: главврач сказал, что меня нужно срочно оперировать и не факт, что смогут вернуть зрение. Так я в первый раз попал на операционный стол.

Я был очень активным ребёнком, и как только отошел от наркоза, сразу же побежал играть с мальчиками, хотя двигаться мне было нельзя. Поиграл немного, ударился головой и опять на операционный стол. Так мне сделали 8 операций.

После выписки я продолжил жить обычной жизнью и ходить в школу. В это же время мама заболела раком. Наверное, это произошло из-за нервных срывов, связанных с тем, что она переживала расставание с папой. Это осложнялось тем, что у нас не было квартиры. Мы постоянно переезжали из одного места в другое. Мама с папой ездили по врачам, но это не приводило, к сожалению, ни к каким положительным эффектам, а лишь ухудшало мамино здоровье. А потом папа ушел.

Так я учился до четвертого класса. Меня сначала перевели в пятый класс, а потом, когда перестал «вывозить» материал, стал менее внимательным, меня перевели в коррекционный класс. Там пробыл год, ничего не делал, «бил баклуши».

Однажды директор сказал моим родителям: «У вас мальчик читать, писать умеет, считать до миллиона может. Вот и всё. Учиться он сейчас не хочет и не может. И я не вижу смысла держать таких детей в школе».

В 11 лет меня забрали из школы. Тогда я почему-то жил не с мамой, а с папой и его второй женой, Людмилой. У меня не было никакого домашнего образования. Какую-то часть времени я просто сидел дома, жил как небольшое комнатное растение.

Позже я приехал к себе домой и стал помогать соседке, Валентине Даниловне, ухаживать за мамой. Мама уже вообще не ходила. С Валентиной Даниловной они познакомились на работе. У них завязалась дружба, а потом, когда маме стало хуже, соседка начала за ней ухаживать и приглядывать за мной.

А мне было интересно убежать из дома и потусить где-нибудь за 120 км. от Питера. Тогда были злые зимы, минус 25. И ты сидишь в этой холодной электричке, ничего не работает. Ночью, в лесу, среди сосен каких-то. Раньше не было никаких турникетов, не было надзора, который есть сейчас. Ты мог на вокзале свободно прыгнуть в любую электричку и кататься без билета сколько душе угодно. Я говорил: «Мам, я гулять». И пропадал на 2-3 дня.Мальчишкой я успел искупаться в Ладожском озере осенью, был в Кингисеппе. Где только не был. Я даже почти до Москвы доехал. Но где-то между Тверью и Москвой меня всё-таки изловили. С десяти лет я стоял на учете в милиции, отделе по делам несовершеннолетних, из-за того, что был таким потеряшкой.

Я всегда был очень прилично одет, и поэтому меня не считали бродяжкой. Я никогда не клянчил и не выманивал деньги. Просто так складывались обстоятельства: то бабушка в электричке угостит каким-нибудь пирожком, то денег дадут.

Однажды, 31 декабря я поехал в Выборг. Когда мы подъезжали к Выборгу, меня разбудил какой-то мужик. Он спросил: «Мальчик, ты потерялся или что? Где твои родители»? Я ответил, что нет у меня родителей. Я из дома убежал». Он говорит: «Ну тогда пойдем к нам, Новый год встретим». А была лютая зима. Я понимал, что ночью в Выборге электрички ходить уже не будут. Мне было ясно, что до пяти утра я буду на улице, в минус 24 градуса, в тёплой куртке, но в легких джинсах. И я говорю: «Ну ладно, пойдемте».

Когда мы пришли в квартиру, жена этого мужчины, с пропитыми глазами, начала на меня кидаться с ножом. Мужик с другом её скрутили, говорят: «Не пугай ребёнка». Меня накормили. Со мной ничего плохого не произошло.

Утром меня посадили на электричку, дали денег и сказали: «Ехал бы ты домой, к родителям и жил в тепле». Тогда я понял, что в таких поездках со мной могут сделать что угодно.

После таких приключений я вернулся домой и уже как-то остепенился. Год я более-менее хорошо учился в вечерней школе. А потом мама, наверное, попросила соседку, чтобы меня немного подлечили, и я попал на комплексную реабилитацию в психоневрологический диспансер.

Мне кололи какие-то витамины и успокоительные. Когда в палате лежит 11 невменяемых людей и вас постоянно пичкают какими-то успокоительными, нетрудно догадаться, что, если я еще раз так поступлю, меня могут принудительно закрыть здесь на очень долгий срок. А как дальше жить? Что делать? В какой-то момент мне пришлось просто перебороть в себе желание куда-то носиться.

Вернувшись домой более спокойным, я расставил всё в голове по полочкам. Понял, что надо заниматься какими-то реально полезными вещами и быть рядом с мамой.

Был конец сентября. Маме уже оставалось недолго, но тогда я этого еще не понимал; может верил в то, что все не так серьезно и мама все равно поправится. Наверное, эти мысли впоследствии не позволили мне уйти в себя, и я смог сформироваться как личность и жить дальше. На дом приходили врачи. Конечно, они уже не могли ничего поделать.

8 октября 2005 года мамы не стало. Перед тем, как все мы легли спать, мама сказала: «Лёша, ложись спать, ни о чём не беспокойся. У тебя всё будет хорошо». После этого я спокойно уснул. В два часа ночи меня разбудили. Какие-то мужики приехали, меня отправили в другую комнату. Я ничего не понял. Потом в комнату зашёл врач и сказал: «Вот свидетельство о смерти, мы маму забираем».

Я не знал, как принять, понять в свои 11 лет, что я лишился матери. Осознавать всё это было дико. Однажды утром я проснулся и понял, что света нет. Попросил включить свет. Включили. А в глазах темно. Стало ясно, что на фоне всего произошедшего я полностью лишился зрения. У меня случился ещё один нервный срыв.

Две недели я ничем не занимался. Слушал телевизор, смотреть его я уже не мог. Наверное фильмы, которые я «смотрел», благотворно на меня влияли. Я просто отвлёкся от этих мыслей, и в какой-то момент мне стало интересно, что будет, если я перестану загоняться и просто начну сначала. Во мне проснулся авантюрист.


И вот так, мало-помалу, я научился ходить. Не за ручку, а самостоятельно. Я начал моделировать пространство у себя в голове, научился неплохо готовить и почувствовал вкус к жизни.

Через какое-то время объявилась бабушка. Дала Валентине Даниловне 500 рублей. Забрала меня. Какое-то время я жил у неё. Потом пришёл отец со своей второй женой, Людмилой, и сказал: «Лёше, наверное, будет лучше у нас». Тогда я переехал к ним.

У меня были постоянные конфронтации с Людмилой. Однажды ночью она пришла ко мне в комнату. Сказала: «Собирайся». Тогда была зима, январь 2006. И в минус 21 градус она довела меня до ближайшей остановки, дала мне 50 рублей и сказала: «Вали отсюда, чтобы я тебя здесь больше не видела». Она посадила меня в маршрутку и ушла.

Напротив меня ехала женщина с пьяным мужем. Когда мы вышли из маршрутки, я попросил довести меня до метро. Он начал на меня наезжать. Тут подъехала милиция. Меня привезли в отдел, пробили по документам, кто я, и, естественно, всплыла детское отделение милиции. Я сказал, что тут недалеко живет моя бабушка, и они меня к ней отвезли.

Звоню в дверь. А время – около часа ночи. Никто не открывает. Не знаю, сколько прошло времени. Потом я услышал шаги. Я начал ещё сильнее стучать в дверь и кричать: «Бабушка, это я, открывай! Меня Люда выгнала из дома». Тишина. А потом слышу тихие шаги назад. Часа в три ночи она всё-таки открыла дверь, сделав вид, что ничего не слышала. Наутро отец прибежал к бабушке и забрал меня.

Через какое-то время Людмила сказала, что мне нужно на реабилитацию, после всего, что я пережил. И отправила меня в психоневрологический диспансер. Я там пробыл 2 месяца. В меня вливали литры всяких психотропных. Ко мне вообще никто не приезжал. Меня постоянно пичкали таблетками, которые я старался выплевывать, иначе я бы превратился в растение.

Однажды я сидел на кровати и понял, что, если меня не заберут в ближайшие два месяца, я сдамся. Потому что это было разрушение психики. Из меня выжимали всю мою жизнь. С этим я боролся, как мог. Препараты бесследно не исчезают. У тебя появляется такое вялотекущее ощущение нереальности, состояние овоща. Потом приехала Людмила и забрала меня домой.

Естественно, тело и психику мне нужно было приводить в порядок. Я был флегматичен и безразличен к внешним факторам.

Буквально через месяц Люда сказала, что я поеду в детский дом. Когда меня привезли в детдом, я был тихим.

Первое просветление и понимание жизни пришло, наверное, спустя полгода. Просто в какой-то прекрасный момент стало ясно, что так может пройти вся жизнь. В голове начала выстраиваться какая-то логическая цепочка: если я в детском доме надолго, надо попытаться с кем-то подружиться. После этого я как-то влился в этот жизненный поток, начал, не отвлекаясь ни на что, усиленно учиться, что-то познавать. Сразу же появилось общение с ребятами. Меня начали приглашать в свои кружки.


В детском доме я впервые услышал фортепиано. Его звуки настолько покорили меня, что захотелось учиться музыке. Позже меня увлекла гитара.

В 2007 году я предложил своему преподавателю начать играть, вместе что-то исполнять. И появился проект «Зазеркалье». Нас вывозили на какие-то концерты. У нас были большое желание и любовь к тому, что мы делали.

Детский дом, в котором я был, дал мне много в плане самостоятельной жизни: мы выходили в город, нас учили ориентировке. Наш детдом был поделен на корпуса. В одном из них располагались мастерские, где можно было обучиться лепке из глины, делать гвозди и медицинские пипетки, лепить свечи для храма и много всего в этом духе. За эту работу раз в месяц мы получали деньги. И в учебном отделении у нас было кафе, куда можно было забежать во время перемены и выпить чашечку кофе или купить мороженое.

В 2013 я выпустился из детского дома и вернулся в Питер. Уже помирившись с папой и забыв все обиды, я начал заниматься поиском музыкантов для создания собственного коллектива.

Я что-то записывал, переслушивал сделанное и на основе услышанного старался улучшать свою технику игры и звукозаписи. Ей я так же увлекся, когда жил в детском доме.

Увлечение музыкой привело к тому, что я не только участвовал и участвую в нескольких проектах, как приглашенный гитарист, но и создал собственный проект, который пока находится в замороженном состоянии.

Моё творчество в какой-то мере стало ретранслятором моих эмоций. То, что я переживал и ощущал, я проецировал на слова и на музыку и пел со сцены для зрителя.

Я не люблю смотреть в прошлое, потому что ностальгия – это хорошо, но надо жить сейчас и двигаться дальше.