Я родился в республике Тыва, город Кызыл. Мы с родителями переехали в Москву в 2019 году. Вся недвижимость оставалась в Тыве, поэтому нам пришлось снимать квартиру. На этапе поиска я впервые столкнулся с презрением в мою сторону. Людям было все равно на наше российское гражданство, а вот наличие не славянской внешности играло решающую роль. К сожалению, это были не последние отказы ввиду предрассудков. Я хотел устроиться на работу в автомобильном бизнесе. Выбирал интересные вакансии в автосалонах, общался с менеджерами, которым я понравился во время телефонного разговора. Однако на момент личного собеседования мне не давали и шанса на трудоустройство, обосновывая это правилами компании по поводу внешности. Поняв эту систему, я был вынужден идти работать в общепит, куда принимают людей любых национальностей. Но я думаю, что это все можно сравнить с работой в модельном агентстве: есть объективные причины, почему тебя могут не взять. Так что я никогда не переживал по этому поводу.

Меня больше раздражает, когда люди начинают открыто оскорблять. И чаще всего подобное отношение встречается именно в Москве, как будто здесь все коренные жители города. Тем более, все мы знаем, если «поскрести русского — найдешь татарина». Очевидно же, что нет другого такого же развитого города в России, как Москва, поэтому все съезжаются сюда. Несмотря на наличие предрассудков, проблем с друзьями у меня в Москве не возникло. Я легко заводил новые знакомства. В будущем не вижу для себя больших проблем в реализации, так как мое поколение более толерантное, а претензии возникают в основном у людей в возрасте.

Например, однажды случилась очень неприятная ситуация на дороге с женщиной средних лет. Она принципиально не хотела пропускать меня в узком проезде, хотя это было дело двух минут. На контакт она не шла (если не считать, что уже успела меня обматерить) и остальным водителям пришлось ждать, пока я «сдаю задом». В итоге это заняло очень много времени. Когда ситуация разрешилась, женщина на меня снова наорала, возмутилась, что я не русский, что езжу по Москве, и в завершение бросила в мое окно недоеденное мороженое.

Но я все еще не могу сказать, что мне сложно из-за проявлений ксенофобии. Сейчас очень много национальностей проживают на одной территории, поэтому я выбираю окружение, которое способно видеть человеческие качества за внешностью. Скорее всего, гораздо тяжелее приходиться тем, кто не знает языка.

Если бы я не ощущал на себе ксенофобию, я бы точно не планировал уехать из России. Я бы закончил юридический ВУЗ и старался развивать эту страну. Но на третьем курсе я принял решение бросить учебу и работать, чтобы как можно скорее выбрать страну, где меня будут ценить и уважать. И проблема в основном в людях, а не в государстве.

С самого рождения я относился к категории меньшинства. Моя семья — узбеки, но родился я в Таджикистане. В 2007 году мы с мамой переехали в Москву, где уже работал отец. В 9 лет я пошел в третий класс, однако у меня были сильные проблемы с русским языком. Я понимал, почему не могу наладить ни с кем контакт, ведь я чужой, из другой страны. Это давало мне сильную мотивацию учиться, а также я старался всем угодить, чтобы завоевать доверие. Но ближе к старшим классам пришло осознание, что никакого сближения уже не случится. Учителя отпускали шутки наподобие: «Ты что русского не знаешь?» — и придирались к мелочам.

Я проходил через все это один. Не хотелось обращаться к родителям, ведь они и так пожертвовали всем для переезда. Они узнавали о проблемах в школе, только когда учителя звонили из-за драк. Обычные оскорбления я научился не замечать, а вот непрекращающиеся издевки, которые мешали учебе, заставляли защищаться. Вспоминая эти истории сейчас, я понимаю, насколько все было ужасно.

Но сегодня, конечно, тяжелее из-за того, что это влияет на работу и квартирный вопрос. Каждый разговор заканчивается, когда я называю свое имя или национальность. А однажды я со своим другом из Украины подавал заявки на одни и те же вакансии. В отличие от него, у меня был больше стаж работы и хорошее знание английского языка. В итоге по моим запросам — одни отказы, а друга приняли везде. И это учитывая, что у него даже не было разрешения на работу.

Я отдаю себе отчет, что не просыпаюсь каждый день с мыслью «меня дискриминируют!». Но стабильно раза два в месяц происходят неприятные моменты, которые выбивают из колеи. Хотя у меня лично очень много знакомых, которые как будто бы смирились с таким положением вещей.

Родилась я в Кыргызстане, городе Ож. В семь лет переехала в Красноярск, потому что там работала мама. До переезда в Россию я жила с бабушкой и ходила в русскоязычную школу.

В Красноярске у меня была учительница русского языка, которая помогала с адаптацией приезжим ребятам. Каждый классный час мы обсуждали важные вопросы, и одним из постоянных был на тему национальностей. Преподавательница давала понять, что происхождение не определяет нас как личностей. Меня все поддерживали и ни разу не ругали за ошибки в языке. Но и училась я в школе, где примерно 60% учеников не россияне. Вот моя родственница, которая была единственная не русская в своей школе, в том же Красноярске, чувствовала на себе прессинг.

Через десять лет я вернулась на год в Кыргызстан и была шокирована из-за различий в менталитете. Мне было очень тяжело общаться с местными людьми, учиться в школе, также я совсем не знала родного языка. Я чувствовала себя чужой, потому что мы друг друга не понимаем. Был один показательный инцидент, когда учительница ударила одноклассника по голове, чтобы он не шумел. В шок повергло это только меня. Для всех остальных подобное поведение считалось нормой. Хотя сегодняшнее молодое поколение совсем другое.

После этого периода я переехала в Москву. И если в Красноярске у меня было детство, то здесь я увидела уже взрослую жизнь. Могу сказать с уверенностью, что в Красноярске люди были гораздо проще. А тут то ли от усталости, то ли от неудовлетворенности жизнью люди какие-то другие. Из-за высокого ритма они могут агрессивно реагировать на то, что приезжие пока еще не понимают: с какой стороны спускаться по лестнице, как ориентироваться и функционировать в городе. Но лично мне Москва не открыла глаза на проблему ксенофобии. Скрытая неприязнь в виде косых взглядов, фырканий, конечно, бывали, но я их не запоминаю. Хотя в любом случае, как бы я не пыталась с этим смириться, мне неприятно. Мало того, что я не чувствую себя «своей» в Кыргызстане, так еще и Россия, к которой с детства прививали чувство любви, не принимает меня.

Но самое ужасное, когда конфликты переходят на уровень насилия. Есть у меня знакомый, который очень не любит русских, потому что однажды его жестоко избили в метро пьяные болельщики «Спартака», а остальные пассажиры даже пальцем не пошевелили. Ему никто не помог, и впоследствии я заметила, что с каждым русским он меняет тон общения на грубый гонор, хотя сам по себе человек спокойный. Я пыталась объяснить, что эта история не отображает всех русских людей, но человек остается непреклонным. Вот так агрессия перекидывается от одной национальности к другой, и у всех есть на то причины.

Себя я никак не могу определить. На родине я чувствую себя чужой, а в России мой разрез глаз не дает мне назвать себя русской.


Мы также поговорили с психотерапевтом на тему ксенофобии и мыслей героев об их дискриминации в России.

Речь идет о форме стокгольмского синдрома*. Это история, когда жертва начинает оправдывать своего насильника. Тем самым она психологически пытается встать на «сильную» сторону. То есть человек, пытающийся оправдать действия своего насильника, хочет сказать, что он находится с ним вместе, на одной стороне. Таким образом человек, запуганный и травмированный, пытается спрятаться от угрозы. Если он на стороне сильного — насилие к нему не будет применено. То есть каждый раз, когда человек оправдывает/допускает грубое к себе отношение, он становится жертвой стокгольмского синдрома. В этом случае человек настолько боится несправедливости, обращенной к нему, что оправдывает агрессора. Этот феномен можно назвать атавизмом, который держится с давних времен, — стайное поведение.

*Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия