Автор: Елизавета Кукаева
Редактор: Кристина Колесова
Иллюстрации: Jessica Flores, Jan Fischer, Grecia Nexans

Дарья, 35 лет.

После пережитого имеет проблемы с аутоагрессией (активность, нацеленная на причинение себе вреда в физической и психической сферах), не может проявлять гнев, злость по отношению к людям. Всю жизнь её преследовало чувство вины за то, что с ней происходило в детстве, сейчас активно работает над этим с терапевтом.

«Бей, беги или притворись веточкой»

Я из маленького городочка на 150 тысяч человек. Жила с мамой, отца практически не помню, а мои попытки что-то узнать о нем вели к скандалам. Мы жили в однушке, у меня не было пространства, где я могла спрятаться в моменты вспышек агрессии матери. Она очень сильно меня лупила ремнем и чем под руку попадется, иногда я ночью просыпалась от ударов. Я чувствовала себя беспомощной, потому что никто не знал, что творится в стенах этой квартирки.

Я была самым бедным ребенком в классе. Не могла позволить себе принести всем конфеты на день рождения, купить обед или новую одежду. Но несмотря на это, моя мать – одиночка была для школы героиней. Она такая сильная, работала уборщицей, растила меня одна! Ее даже на родительские собрания не звали, потому что я училась лучше всех. Мне пришлось. Я почти жила в библиотеках и тем самым минимизировала каждодневную боль и параллельно готовилась к поступлению в Москву, чтобы наконец-то сбежать от неё.

Я долго не рассказывала об этом. В детстве я не понимала, что живу как-то не так. Впервые я это заметила, когда стала приходить на ночевки к своим подругам. У них были кардинально другие отношения с родителями, теплые, доверительные. В пубертатный период мне многое прояснилось, но я продолжала терпеть. Как говорит мой терапевт: «бей, беги или притворись веточкой». Я была веточкой. Терпела, жила в режиме дом – школа – библиотека, особо никуда не ходила.

У меня никогда не было агрессии по отношению к ней. Единственное, я материла её в своих дневниках, потому что, если бы я высказалась напрямую, ответ был бы жесточайшим. Я как-то пошла к новому психотерапевту, много что рассказала и очень удивилась, когда он спросил меня, а давала ли я сдачу. Мне это даже не приходило в голову. Я выросла человеком, который многое терпел и продолжает терпеть, и это очень плохо. Наверное, за всю жизнь я всего два раза послала людей на три буквы, хотя многие были несправедливы по отношению ко мне, прежде всего, мама. Например, у нас в туалете были проклеены обои. И там на стене была сломана труба, из-за чего периодически появлялось мокрое пятно. Когда ей не к чему было придраться, она винила меня в том, что я пачкаю стены ей назло, и жестоко избивала.

Сейчас я сразу ухожу из токсичных отношений, будь они рабочие или личные. Разорвала все связи и с матерью. Это был 2015 год, февраль или март. Я уже жила в Москве, нашла стабильную работу и у меня обнаружили фиброму (доброкачественная опухоль из волокнистой соединительной ткани) молочной железы. У меня было два варианта: обследование в Москве за 3 дня и 90 тысяч или операция в родном городе по квоте. Тогда у меня не было таких денег, и я решила пойти вторым путём. Я приехала к маме, мы особо не разговаривали, на следующее утро я поехала на операцию. Все прошло хорошо, но тянущая боль и внутренняя усталость беспокоили. В палате я была еще с десятью женщинами, возрастом примерно, как моя мама. Я так удивилась, что они обо мне заботились: кто одеяло подоткнул, кто дал теплые носочки. Во мне проснулся маленький ребенок, которому хотелось к доброй маме, которая пожалеет и позаботится. Поэтому после перевязки я не осталась в палате, а поехала домой в надежде, что мама меня утешит. Я вернулась, у меня уже начинало болеть место, где оперировали. В итоге я сидела весь вечер на кухне одна, читала книгу и просто пила свой любимый зеленый чай с мятой. На моменте, когда я набирала еще воды в фильтр, мать ворвалась и начала на меня орать, что я дура, научилась где-то пить зеленый чай, трачу её воду. И тут она на меня замахнулась. Мне было уже 30 тогда, я мгновенно встала и сказала «только попробуй». Она ушла в комнату, что-то еще кричала, но я, несмотря на боль, уже собирала вещи и покупала билеты на поезд. На следующее утро, когда я уходила, она протянула мне на дорожку огурец. Никаких извинений, никакой поддержки, один огурец.

Для меня это был самый страшный момент, потому что я перестала надеяться на то, что она любит меня, что в ней проснется родительское тепло. Все побои, унижения и слезы, которые были в детстве, смешались в один комок.

Говорят, что материнская любовь существует, но, к сожалению, я ее не видела.

Людмила, 38 лет.

Многие проблемы проработала сама, приняла и осознала, что не виновата в таком отношении матери.
Сейчас получает среднее специальное образование. Затем пойдет учиться на психолога, чтобы при помощи полученных знаний до конца разобраться в себе.

«Я подумала, либо уйдет она, либо умру я»

Мать всегда пыталась удержать отца. Для этого она родила моего младшего брата. Но когда мне было три года, они всё равно развелись. Она была маленькая, худая, ростом 158 сантиметров и весом 46 килограмм, но сколько в ней было злости! Мать не любила работать и всегда пыталась найти того, кто ее обеспечит. Ко мне и брату она относилась, как к прислуге. С восьми лет я сама убиралась, готовила еду и забирала брата из школы. Мы много переезжали, потому что маме нужны были деньги. Сначала она продала нашу квартиру в Люберцах и купила намного хуже, но дешевле квартиру. В этой квартире был подпол, и когда она считала, что мы плохо себя ведем, то запирала нас там и ставила поверх газовую плиту. Мы могли сидеть там 2-3 дня. Когда она уходила, мы поднимали эту плиту и выбирались наверх, чтобы попить воды и сходить в туалет, хотя бы хлеб погрызть. За это она нас била.

Когда эти деньги кончились, мать продала и эту квартиру. Это был 1996 год, чёрные риелторы нашли ей частный дом в Рязанской области, куда мы и переехали. Туда она нас с братом перевезла где-то в августе, мы жили там одни примерно до зимы. Мне было 12 лет, брату - 11. Выживали только благодаря соседям, они нас подкармливали, помогали с печкой, размораживали систему подачи воды. Потом мать приехала и устроилась в межрайгаз.

Первый раз я дала ей сдачу, когда мне было 15 лет. Я увидела, как мой брат в одной из ссор, когда она замахнулась на него, схватил ее руку и сказал "не смей меня больше трогать" и сделала то же самое. И если на него она больше не нападала, то со мной так не сработало. Она била меня, пока я не сбежала из дома.

Несколько раз в детстве мама выставляла меня из дома в одних трусах. Она повторяла, что в доме нет ничего моего, даже одежда не моя. Когда мне было 18 лет, ситуация повторилась. Я тогда трое суток не спала, так как работала ночами на заправке. Пришла домой, разделась, а она начала выгонять меня из дома голой. Это было наказанием за то, что я не отдаю ей мои чаевые, но их у меня не было. Она спрятала всю мою одежду. Я со стресса тогда выпила упаковку феназепама и, видимо, только от страха проснулась. Потом подошла к ней, сказала, что так больше жить не хочу. Спросила, где мой паспорт, как оказалось, она его порвала и выкинула. Попросила отдать хотя бы мою рабочую форму, не она же мне ее покупала. В итоге я нашла её на помойке, в нашем же сарае на заднем дворе. Я надела её и ушла.

Так, я ушла из дома в 18 лет. Я несколько раз пыталась разорвать с ней отношения, но под давлением друзей и общественного мнения не могла. Мне говорили "это твоя мать родная, почему ты так себя ведешь?". После долгого перерыва я снова стала с ней немного разговаривать, когда ей нужно было где-то перекантоваться, пустила к себе пожить. Я делала это из жалости.

Я дала ей отпор в 32 года. Я только родила второго ребенка и выписалась из роддома. Мать жила со мной, сидела с моим сыном. Когда я вернулась домой, она стала на меня кричать, обвинять, что я бросила сына на ее плечи, специально легла в больницу. Мы поругались, и она сказала: "Что-то не нравится - пошла вон" — хотя это была моя квартира. Эти слова переломили пополам. Я подумала, либо она уйдет, либо я умру. Я на неё наорала, кинула в стену детский стульчик, и он разлетелся в щепки. Потом взяла её на руки, вынесла ее за дверь, хотя она упиралась руками и ногами. Она грозилась подать в суд, говорила, что я жестокая тварь. Прошло шесть лет, я с ней до сих пор не общаюсь.

Когда я перестала общаться с ней, я начала жить. Я радуюсь, что сейчас у меня есть дом, в котором всё, как я хочу, что я получаю образование. То, что я поступила так жестоко по отношению к моей матери, помогло мне начать жизнь заново.

Евгения, 36 лет.

Страдала от анорексии и булимии, панических атак. Через долгую терапию вышла из состояния постоянной тревоги. Сейчас чувствует в себе желание взять реванш и абьюзом досадить родителям.

«Её равнодушие лишило меня любой надежды и дало право злиться»

У меня классическая семья нарциссов: папа скрытый, мама более открытый. Моя мама любила контролировать меня, вселять страх, что бросит, постоянно игнорировала. Я была витриной семьи, как старший ребенок. В меня вкладывали очень много средств, но мои реальные потребности никого не интересовали. Деньги были лишь средством манипуляции. Мне всегда предъявляли, что оплачивают мое образование, а могли бы купить себе джип. Хотя семья совсем не бедствовала.

В детстве родители садировали меня по-разному. Мама в основном избивала. Однажды она отходила меня ремнем якобы за то, что я куда-то спрятала её сережки, но потом она их нашла и не извинилась. А еще с утра любила меня щекотать до боли. Она стягивала с меня одеяло и так будила в школу. Мне было и смешно, и больно, я одновременно смеялась и думала «я сейчас умру». Также она постоянно пыталась мне показать, что я тупая. Во время «Что? Где? Когда?» она отвечала на вопросы и убеждала меня, что я идиотка и недоразвитая, если не знаю ответ. Отец вообще не вмешивался в конфликты, а просто следил со стороны. Но после единственного раза, когда он меня отлупил ни за что, я хотела выпрыгнуть из окна. «Раз уж он меня бьет, то я точно должна умереть» - я тогда была в полном отчаянии.

Интересный момент, что моя мама всегда пыталась конкурировать со мной как женщина. Она выглядит намного старше своих лет, а выгляжу сильно моложе. И она ждет, чтобы я родила, потому что это испортит меня внешне. Я отчасти понимаю, что у меня до сих пор нет детей, чтобы ей досадить. Я говорю ей, что «я не буду такой как ты, не потеряю свою форму». Потеря фигуры была для нее большой трагедией. Был такой эпизод, когда мне было где-то 12 лет, а брату - 9. Отца в тот момент дома не было. Она нас позвала в ванную, где долго плакала. В какой-то момент она подняла сорочку и там было голое, некрасивое тело уже рожавшей женщины. Всё в складках, растяжках. При небольшом росте она весила где-то 90 кг. Она рыдала и повторяла "Смотрите, это все из-за вас".

Как бы странно это ни было, у нас в семье был запрет на агрессию, но, видимо, только когда она шла с моей стороны. В детстве у меня уже появилось желание защищаться. Например, примерно в 12 лет я вышла из ванной, завернутая в полотенце. Мать начала с меня его стягивать. Я осталась голой, пыталась его отобрать и сказала «дура ты». Она меня тогда очень сильно отхлестала по лицу, типо, да как я смею так говорить с ней. И когда мне было 15 лет, я как-то пришла поздно домой, и у меня начали выпытывать, где и с кем была. Я огрызнулась и сказала: «Я вам не доверяю». Была зима, и отец вытолкал меня на улицу в домашней одежде, в одном тапке. Я помню, как он держал меня за шкирку, как котенка, и занес кулак, но еле сдержался. Мне тогда очень было стыдно, как же так, я обидела папу, какая я плохая. До 20-ти лет я думала, что такие отношения – это норма. Мне еще долгое время казалось, что у меня классная семья. Не алкоголики, в достатке, ну, бьют и что? С возрастом они перешли с физического на моральное насилие, и это намного больнее.

Когда я закончила университет, то не была уверена, что мне нравится моя специальность. Потом я поехала учиться за границу, училась на PR, мне было правда интересно. Но когда я вернулась в Россию, то поняла, что не смогу так работать. В тот момент у меня началась депрессия из-за глобальной нелюбви к себе и рухнувших надежд. В 22 года я по-быстрому вышла замуж, как выяснилось через 4 года, такого же нарцисса и абьюзера, как мои родители. Каждый день у нас были скандалы, он газлайтил и унижал меня, как и мама. После него у меня были еще одни отношения с психопатом. Так, к 29 годам я получила еще большие расстройства, их подкрепляли жалобы мамы на то, какой отец плохой. Она говорила мне, какой он козел, как она с ним несчастлива, что она хочет уехать в монастырь. Мне, как её ребенку, такие вещи слышать не хотелось, это ломало психику. В тот период я еще пыталась разговаривать с ней. Мы с братом упоминали тот случай в ванной, но она всё отрицала. Я тогда думала, что она хоть как-то извинится передо мной, скажет, что была не права. Но её равнодушие лишило меня любой надежды, и я дала себе право злиться. Тогда я решила разорвать отношения с родителями, чтобы не погрузиться в ад.

Когда я сильнее сепарировалась от матери, я почувствовала в себе садизм по отношению к ней и желание взять реванш. Я выстроила отношения на длинной дистанции, мы видимся с ней раз в год, и если я приезжаю, то максимум на неделю. Мы обмениваемся дежурными фразами, я надеваю маску, могу шутить и вежливо с ними разговаривать. Через пару дней родители больше расслабляются и уже начинают друг друга грызть, унижать. Когда я смотрю на это, то чувствую презрение, что я гораздо умнее них. Это тоже носит какой-то реваншистский характер, потому что я так самоутверждаюсь, думаю, что я лучше их. У меня другая жизнь, хорошие отношения, про которые я им ничего не рассказываю. Я думаю, что даже если я выйду замуж или рожу ребенка, то им не расскажу.

С годами у мамы сильно упало здоровье, развивается ранний Паркинсон, и теперь баланс в их семье нарушен. Папа стал открытым нарциссом, теперь он ее ни во что не ставит. Она стала очень слаба, тиха и нежна, пытается стать любящей матерью, но это уже невозможно. И я понимаю, что она слабеет, ей становится хуже. И даже, когда я сейчас говорю об этом, у меня возникает сладострастное ощущение мести. Мне в какой-то момент стало страшно от своих кровожадных фантазий, я даже убивала ее во снах. Она пытается сейчас имитировать любовь, обнимает меня, чего никогда в жизни не делала. Но я не верю, что она меня любит, скорее, боится немощной старости. Я ускользаю от неё, что её огорчает, и от этого я чувствую дикое наслаждение. Раньше я жила в страхе, винила себя во всех грехах. А сейчас стала свободной.