27 декабря/ 2020
«Новозеландское благо»
Каждый день нас окружают сотни людей, и мы даже не догадываемся, что у них серьезные ментальные проблемы с которыми они тихо борются каждый день.
«Это случилось примерно в 17 лет. Я пошла в социальную психологическую службу к психологу, мы еле проговорили 50 минут и на этом все закончилось. Через некоторое время я пошла к другому психологу в этой же службе, и мы проработали консультаций 5. С одним психологом мы не могли найти общий язык, второй говорил мне вещи, которые только расстраивали меня. Потом я переехала учиться в Москву и через некоторое время возобновила терапию с психологом, который направил меня к психотерапевту.
Я все время хотела умереть и делала себе порезы и ожоги.
Психолог в Москве, я думаю, мне помогал. Она меня слушала и была доброжелательна, задавала вопросы, я отвечала и мне становилось легче. Часто я выходила с консультации в хорошем настроении, думала, что мы продвигаемся, но на следующий день все становилось как прежде.
После терапии мне стало легче говорить с людьми, потому что я рассказывала ей вещи, которые не могла рассказывать другим людям.
В Москве мне выписали седативные антидепрессанты и успокоительные от панических атак, от которых были побочные эффекты. Они не проходили, я спала по 17 часов в день, было сложно ходить, кружилась голова. Мне заменили препараты на сбалансированные антидепрессанты, которые помогали от панических атак. Ты ничего чувствуешь, тебе не плохо и не хорошо, ты не осознаешь себя и все как будто происходит с другим человеком.
Я попала в реанимацию и в токсикологию на 2 курсе, когда специально выпила очень много антидепрессантов и успокоительных. Меня выписали из больницы, и мама забрала меня домой. Через некоторое время я опять выпила неизвестные таблетки из домашней аптечки и после этого случая попала в психиатрическую больницу.
Когда приезжает скорая, то за тобой пристально следят, так как это государственная поликлиника и когда ты попадаешь к ним с попыткой суицида, любые твои действия на их ответственности. Если ты хочешь взять свои вещи, то только с разрешения медсестры и под ее присмотром.
Пока ждешь психиатра в отделе, тебе дают заявление на добровольное согласие, но на самом деле у тебя нет выбора и это рассматривается как принудительная госпитализация из-за попытки самоубийства. Потом с обуви снимают шнурки и обрезают пуговицы с одежды. Осматривают на наличие порезов. Смотрят, что можно взять с собой, а что нет.
Я все время хотела умереть и делала себе порезы и ожоги.
Психолог в Москве, я думаю, мне помогал. Она меня слушала и была доброжелательна, задавала вопросы, я отвечала и мне становилось легче. Часто я выходила с консультации в хорошем настроении, думала, что мы продвигаемся, но на следующий день все становилось как прежде.
После терапии мне стало легче говорить с людьми, потому что я рассказывала ей вещи, которые не могла рассказывать другим людям.
В Москве мне выписали седативные антидепрессанты и успокоительные от панических атак, от которых были побочные эффекты. Они не проходили, я спала по 17 часов в день, было сложно ходить, кружилась голова. Мне заменили препараты на сбалансированные антидепрессанты, которые помогали от панических атак. Ты ничего чувствуешь, тебе не плохо и не хорошо, ты не осознаешь себя и все как будто происходит с другим человеком.
Я попала в реанимацию и в токсикологию на 2 курсе, когда специально выпила очень много антидепрессантов и успокоительных. Меня выписали из больницы, и мама забрала меня домой. Через некоторое время я опять выпила неизвестные таблетки из домашней аптечки и после этого случая попала в психиатрическую больницу.
Когда приезжает скорая, то за тобой пристально следят, так как это государственная поликлиника и когда ты попадаешь к ним с попыткой суицида, любые твои действия на их ответственности. Если ты хочешь взять свои вещи, то только с разрешения медсестры и под ее присмотром.
Пока ждешь психиатра в отделе, тебе дают заявление на добровольное согласие, но на самом деле у тебя нет выбора и это рассматривается как принудительная госпитализация из-за попытки самоубийства. Потом с обуви снимают шнурки и обрезают пуговицы с одежды. Осматривают на наличие порезов. Смотрят, что можно взять с собой, а что нет.
Приезжает психиатр и задает обыденные вопросы: что случилось и зачем ты это сделала?
Вскоре меня повели в палату, где нет дверей в туалет и ванную комнату, все кровати находятся достаточно далеко друг от друга. Женщины, которые там работают постоянно молча ходят по коридору туда обратно и заглядывают к тебе в палату. Распорядок для один и тот же. Ты встаешь в 8:30, заправляешь постель и идешь за таблетками. В 9 идешь на завтра, который ты должен съесть за 5 минут. Потом ты можешь делать все, что хочешь, но делать там нечего. Обед начинается в 12. Сон час длится около 3 часов, и ты должен спать, если не хочешь, то просто лежишь. В свободное время можно позвонить кому-то из близких, но если у тебя были срывы, то звонить нельзя. Все твои разговоры передают психиатру, который беседует с тобой каждый день. Когда я говорила с психиатром, она постоянно пыталась отвлечь меня от атмосферы самой больницы. Например, говорила со мной о книгах, предлагала послушать музыку. Мы в основном ничего не обсуждали, но мне было легче от того, что в больнице, где я ни с кем не могу поговорить, есть кто-то с кем я могу. Ужин. В 9 вечера везде выключают свет, если не можешь уснуть, можно попросить снотворное.
Так я провела 3 месяца в психиатрической больнице. Когда я выписалась, работала с психиатром еще несколько раз, но все было еще хуже, я трачу ее время и мое состояние не меняется. Через месяц я оказалась там второй раз всего на неделю, потому что делала порезы на теле, мой психиатр заметила это.
Сначала, когда психолог в Москве отправил меня к психиатру, прием у которого очень дорого стоил, он поставил мне ОКР и тревожно депрессивное расстройство, я решила сказать маме об этом, чтобы она мне помогла финансово. Она пыталась меня переубедить, потому что я учусь в Москве, живу в квартире и поводов идти к врачу нет. Но потом, я не знаю, что изменилось, она отправила мне деньги на врача и медикаменты.
Когда в первый раз я выпила много таблеток она приехала за мной и была очень осторожна, спрашивала, что случилось, я не говорила. Мы договорились, что я приеду на пару месяцев домой. Я снова начала делать порезы, она злилась и говорила, что я просто привлекаю внимание. Отец со мной об этом не говорит. Когда я легла в психбольницу, мама интересовалась, что со мной происходит и что со мной делать, какой у меня диагноз.
После моей выписки сказала, что у меня нет никакого диагноза и я все выдумываю, чтобы понравиться друзьям или еще кому-то. Как-то мы спорили о чем-то, она сказала, что я лежала в психбольнице, а она нет, и всем понятно чьи слова можно воспринимать всерьез, а чьи нет. Самое главное ее правило - никому не рассказывать, что я пыталась убить себя и хожу к психологу и психиатру. Для нее это, наверное, что-то постыдное и глупое, люди сразу будут считать, что у нас ненормальная семья.
Когда я общаюсь с друзьями или новыми знакомыми и разговор заходит на эту тему, то я могу сказать, что у меня пограничка (пограничное расстройство личности) и я хожу к психологу. Если раньше я пыталась об этом не говорить, то сейчас мне все равно. Я не считаю, что это что-то странное и постыдное. Так даже легче общаться с людьми, потому что они как-то идентифицируют тебя с твоим диагнозом и понимают твои действия и поступки.
Я все еще занимаюсь селфхармом. Мне кажется, что это замкнутый круг. Когда ты чувствуешь себя плохо и это невыносимо, то, чтобы не выпрыгнуть в окно, ты делаешь порезы, после которых тебе становится легче. Физически больно, но ты переключаешься.
Иногда это способ себя наказать даже из-за каких-то мелочей, ты делаешь это и кажется, что твоей вины нет. Сейчас я не хожу к психиатру, потому что у нас не самые взаимопроникающие отношения. Если судить по внешним призракам, я снова учусь и работаю, начала заниматься с репетитором».
Вскоре меня повели в палату, где нет дверей в туалет и ванную комнату, все кровати находятся достаточно далеко друг от друга. Женщины, которые там работают постоянно молча ходят по коридору туда обратно и заглядывают к тебе в палату. Распорядок для один и тот же. Ты встаешь в 8:30, заправляешь постель и идешь за таблетками. В 9 идешь на завтра, который ты должен съесть за 5 минут. Потом ты можешь делать все, что хочешь, но делать там нечего. Обед начинается в 12. Сон час длится около 3 часов, и ты должен спать, если не хочешь, то просто лежишь. В свободное время можно позвонить кому-то из близких, но если у тебя были срывы, то звонить нельзя. Все твои разговоры передают психиатру, который беседует с тобой каждый день. Когда я говорила с психиатром, она постоянно пыталась отвлечь меня от атмосферы самой больницы. Например, говорила со мной о книгах, предлагала послушать музыку. Мы в основном ничего не обсуждали, но мне было легче от того, что в больнице, где я ни с кем не могу поговорить, есть кто-то с кем я могу. Ужин. В 9 вечера везде выключают свет, если не можешь уснуть, можно попросить снотворное.
Так я провела 3 месяца в психиатрической больнице. Когда я выписалась, работала с психиатром еще несколько раз, но все было еще хуже, я трачу ее время и мое состояние не меняется. Через месяц я оказалась там второй раз всего на неделю, потому что делала порезы на теле, мой психиатр заметила это.
Сначала, когда психолог в Москве отправил меня к психиатру, прием у которого очень дорого стоил, он поставил мне ОКР и тревожно депрессивное расстройство, я решила сказать маме об этом, чтобы она мне помогла финансово. Она пыталась меня переубедить, потому что я учусь в Москве, живу в квартире и поводов идти к врачу нет. Но потом, я не знаю, что изменилось, она отправила мне деньги на врача и медикаменты.
Когда в первый раз я выпила много таблеток она приехала за мной и была очень осторожна, спрашивала, что случилось, я не говорила. Мы договорились, что я приеду на пару месяцев домой. Я снова начала делать порезы, она злилась и говорила, что я просто привлекаю внимание. Отец со мной об этом не говорит. Когда я легла в психбольницу, мама интересовалась, что со мной происходит и что со мной делать, какой у меня диагноз.
После моей выписки сказала, что у меня нет никакого диагноза и я все выдумываю, чтобы понравиться друзьям или еще кому-то. Как-то мы спорили о чем-то, она сказала, что я лежала в психбольнице, а она нет, и всем понятно чьи слова можно воспринимать всерьез, а чьи нет. Самое главное ее правило - никому не рассказывать, что я пыталась убить себя и хожу к психологу и психиатру. Для нее это, наверное, что-то постыдное и глупое, люди сразу будут считать, что у нас ненормальная семья.
Когда я общаюсь с друзьями или новыми знакомыми и разговор заходит на эту тему, то я могу сказать, что у меня пограничка (пограничное расстройство личности) и я хожу к психологу. Если раньше я пыталась об этом не говорить, то сейчас мне все равно. Я не считаю, что это что-то странное и постыдное. Так даже легче общаться с людьми, потому что они как-то идентифицируют тебя с твоим диагнозом и понимают твои действия и поступки.
Я все еще занимаюсь селфхармом. Мне кажется, что это замкнутый круг. Когда ты чувствуешь себя плохо и это невыносимо, то, чтобы не выпрыгнуть в окно, ты делаешь порезы, после которых тебе становится легче. Физически больно, но ты переключаешься.
Иногда это способ себя наказать даже из-за каких-то мелочей, ты делаешь это и кажется, что твоей вины нет. Сейчас я не хожу к психиатру, потому что у нас не самые взаимопроникающие отношения. Если судить по внешним призракам, я снова учусь и работаю, начала заниматься с репетитором».
Что почитать еще?